Неточные совпадения
— «Да, шаловлив, шаловлив, — говорил обыкновенно на это
отец, — да ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все
обвинят в жестокости; а человек он честолюбивый, укори его при другом-третьем, он уймется, да ведь гласность-то — вот беда! город узнает, назовет его совсем собакой.
Вот у нас
обвиняли было Теребьеву (вот что теперь в коммуне), что когда она вышла из семьи и… отдалась, то написала матери и
отцу, что не хочет жить среди предрассудков и вступает в гражданский брак, и что будто бы это было слишком грубо, с отцами-то, что можно было бы их пощадить, написать мягче.
«Зубатов — идиот», — мысленно выругался он и, наткнувшись в темноте на стул, снова лег. Да, хотя старики-либералы спорят с молодежью, но почти всегда оговариваются, что спорят лишь для того, чтоб «предостеречь от ошибок», а в сущности, они провоцируют молодежь, подстрекая ее к большей активности.
Отец Татьяны, Гогин,
обвиняет свое поколение в том, что оно не нашло в себе сил продолжить дело народовольцев и позволило разыграться реакции Победоносцева. На одном из вечеров он покаянно сказал...
И вот, ввиду всего этого, Катерина Николавна, не отходившая от
отца во время его болезни, и послала Андроникову, как юристу и «старому другу», запрос: «Возможно ли будет, по законам, объявить князя в опеке или вроде неправоспособного; а если так, то как удобнее это сделать без скандала, чтоб никто не мог
обвинить и чтобы пощадить при этом чувства
отца и т. д., и т. д.».
Тут, кроме главной причины, побудившей его к такому шагу, виновата была и некоторая незаживавшая в сердце его царапина от одного словечка Смердякова, что будто бы ему, Ивану, выгодно, чтоб
обвинили брата, ибо сумма по наследству от
отца возвысится тогда для него с Алешей с сорока на шестьдесят тысяч.
Я, стало быть, вовсе не
обвиняю ни монастырку, ни кузину за их взаимную нелюбовь, но понимаю, как молодая девушка, не привыкнувшая к дисциплине, рвалась куда бы то ни было на волю из родительского дома.
Отец, начинавший стариться, больше и больше покорялся ученой супруге своей; улан, брат ее, шалил хуже и хуже, словом, дома было тяжело, и она наконец склонила мачеху отпустить ее на несколько месяцев, а может, и на год, к нам.
Мужики презирали его и всю его семью; они даже раз жаловались на него миром Сенатору и моему
отцу, которые просили митрополита взойти в разбор. Крестьяне
обвиняли его в очень больших запросах денег за требы, в том, что он не хоронил более трех дней без платы вперед, а венчать вовсе отказывался. Митрополит или консистория нашли просьбу крестьян справедливой и послали
отца Иоанна на два или на три месяца толочь воду. Поп возвратился после архипастырского исправления не только вдвое пьяницей, но и вором.
Мать была очень испугана, застав все эти подарки. Когда
отец пришел из суда, то в нашей квартирке разразилась одна из самых бурных вспышек, какие я только запомню. Он ругал вдову, швырял материи на пол,
обвинял мать и успокоился лишь тогда, когда перед подъездом появилась тележка, на которую навалили все подарки и отослали обратно.
Она очень огорчилась, что бабушка Арина Васильевна скончалась без нас, и
обвиняла себя за то, что удержала моего
отца, просила у него прощенья и просила его не сокрушаться, а покориться воле божией.
Все, кому дело известно, оправдают теперь князя и
обвинят тебя и твоего
отца.
Софья Николавна это предчувствовала и еще до болезни успела написать к свекру самое откровенное письмо, в котором старалась объяснить и оправдать по возможности поступок своего
отца; но Софья Николавна хлопотала понапрасну: Степан Михайлыч
обвинял не Николая Федорыча, а его дочь, и говорил, что «она должна была всё перетерпеть и виду неприятного не показывать, что бы шельма Калмык ни делал».
Я верю, верю: благородный рыцарь,
Таков, как вы,
отца не
обвинитБез крайности. Таких развратных мало…
Спокойны будьте: вашего
отцаУсовещу наедине, без шуму.
Я жду его. Давно мы не видались.
Он был друг деду моему. Я помню,
Когда я был еще ребенком, он
Меня сажал на своего коня
И покрывал своим тяжелым шлемом,
Как будто колоколом.
Подобное же обвинение было употреблено партиею Милославских как средство для отвращения Алексея Михайловича от женитьбы на дочери Рафа Всеволожского: невесте, уже выбранной царем, так туго зачесали волосы, что она упала в обморок в присутствии царя, и вследствие того на нее донесли, что она страждет черной немочью, а
отца обвинили в колдовстве, за что он со всей семьей и отправлен был в ссылку.
Нет, этого понять
Я не могу, нет, не могу,
отец!
Зачем твой гнев? Чего боишься ты?
Тебя в убийстве гнусном
обвиняют?
Ты чист как день! Презрением лишь должен
Ты отвечать на эту клевету!
Серафима спросила себя и сейчас же подумала о близкой смерти
отца. Неужели ей совсем не жалко потерять его? Опять
обвинила она себя в бездушии. Но что же ей делать: чувство у нее такое, что она его уже похоронила и едет с похорон домой. Где же взять другого настроения? Или новых слез? Она поплакала там, у кровати
отца, и на коленки становилась.
Третья сцена переносится опять в замок Глостера. Глостер рассказывает Эдмунду о том, что французский король уже высадился с войском на берег и что он хочет помочь Лиру. Узнав это, Эдмунд решается
обвинить своего
отца в измене, чтобы получить его наследство.
Хотя объяснение это было коротко и звучало жестко, но произвело на молодого Лысенко странное впечатление:
отец не хотел
обвинять перед ним мать, перед ним, который ежедневно выслушивал от нее самые горькие жалобы и обвинения против
отца.
— Не
обвиняй твоего несчастного
отца… Быть может, каждый сильно любящий и дорожащий своею честью человек поступил бы так же, как и он… не
обвиняй и мать… они оба и виноваты и не виноваты… Оба они были жертвою светской интриги… небывалой, возмутительной… Кроме того, возмездие за их поступок уже свершилось…
Отец твой окончил жизнь самоубийством… брат вчера убит в дуэли… Ты теперь один, будь опорой, утешителем своей матери… Она… святая женщина.
Выписывать всех ответов
отца Кирилла нет надобности, потому что они представляют одно наглое и сплошное отрицание всего, в чем опасливый Перфилий
обвинял попа со ссылкою на свидетелей.
Теперь его одного
обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его
отец.
— Qui s’excuse — s’accuse, [Кто извиняется, тот
обвиняет себя,] — улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли, и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. — Каково, я нынче узнала: бедная Мари Болконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла
отца?